Отношение Генри к правительству не намного отличалось от его отношения к компании.
Однажды он спросил меня: "Вы платите какой-нибудь подоходный налог?"
"Вы шутите? - ответил я. - Конечно!" Нравилось мне это или нет, но я платил 50 процентов со всех своих доходов.
"А я обеспокоен, - сказал он. - В этом году я вношу налог в сумме 11 тысяч долларов. Впервые за шесть последних лет мне вообще приходится платить налог".
Это было непостижимо. "Генри, - сказал я, - как это вам удается?"
"Мои юристы все это улаживают", - ответил он.
"Генри, - обратился я к нему, - я не против использования любых лазеек, которые правительство оставляет нам для сокращения суммы налоговых платежей. Но те парни, которые работают на наших заводах, платят почти столько же, сколько и вы! Не кажется ли вам, что следует вносить и свою лепту? А как же быть с расходами на национальную оборону? А где же брать средства на содержание армии и ВВС?"
Однако Генри не ухватывал суть дела. Хотя у меня и не было оснований подозревать его в нарушении закона, он придерживался твердой позиции, смысл которой сводился к тому, чтобы выжимать из правительства сколько только возможно.
За все годы наш ей совместной работы я никогда не видел, чтобы он заплатил хоть пенни из собственного кармана. Впоследствии группа акционеров компании наняла знаменитого нью-йоркского адвоката Роя Кона в качестве своего представителя по иску к Генри Форду, согласно которому ему предъявлялось обвинение в том, что он использовал средства корпорации на покрытие разного рода личных расходов. Например, во время поездок в Лондон он жил в собственном доме, но тем не менее неизменно представлял компании счета для оплаты проживания в гостинице. Он даже однажды изменил своей привычке скрытничать и стал допытываться, сколько компания платит за мой номер в лондонской гостинице "Клэридж"; он явно имел в виду выяснить размер оплаты, чтобы его счета не отличались от обычных.
В иске Роя Кона Форду предъявлялось еще одно обвинение - в том, что Генри использовал служебный самолет фирмы для перевозки собственной мебели из Западной Европы в Детройт, для перевозки собачек и кошек его сестры, когда последней казалось, что ее животные нуждаются в стрижке или купании, а также для транспортировки его любимых изысканных вин.
Не знаю, все ли эти обвинения соответствуют истине, но однажды мне пришлось перевозить на служебном самолете его камин из Лондона в Гросс-Пойнт.
Генри питал большое пристрастие к самолетам. Компания как-то приобрела у фирмы "Ниппон эйруэйз" реактивный "727", который Генри преобразовал в роскошный лайнер. Юристы фирмы сказали Генри, что ему не полагается бесплатно использовать этот самолет для поездок в отпуск и увеселительных прогулок в Западную Европу. Но он бы скорее отправился в Европу вплавь, чем что-либо уплатил компании из собственного кармана.
Между тем я использовал "727" для своих регулярных служебных поездок. Но этот самолет встал Генри поперек горла. Для него было невыносимо, что я на нем летал, когда он не мог этого делать.
В один прекрасный день Генри внезапно отдал распоряжение продать "727" шаху Ирана за пять миллионов долларов.